Михаил Львович Мандельштам. Статьи

Свобода и дисциплина

Совет рабочих депутатов в пленарном заседании высказался против восстановления монархии в пользу демократической республики.
Вместе с тем Совет высказался, что так как вторая русская революция  носит не чисто пролетарский характер, а всенародный,
то пролетариат не должен теперь, когда новый режим еще недостаточно укреплен,
выставлять лозунги, могущие внести раскол в ряды защитников народоправства.  

Революция совершилась с феерической быстротой. Кто ее совершил? Пролетариат? Нет. Офицеры? Нет. Солдаты? Нет. Крестьянство, буржуазия, дворянство? Нет. нет и нет.

Революция — дело всей нации, во всей своей совокупности.

В чем же причина головокружительного успеха революции? Где причина. что величайший в мире переворот совершился у нас,  Москве, как карнавал, среди криков праздничной толпы?

В государственности русской революции.

Народ своим державным инстинктом почувствовал, что старая власть неизбежно приведет государство к внутренней разрухе, к внешнему позору и поражению.

Когда в 1905 году демократические классы добивались удовлетворения своих совершенно справедливых интересов, — они имели против себя все государственные элементы. Они обвинялись в пораженчестве, в пренебрежении к интересам великой России, в стремлении произвести разруху власти, в отсутствии патриотизма.

Революция была разбита.

Теперь в 1917 году революция стояла на стороне государственности. Она выдвинула лозунг национального достоинства: она отстаивала создание сильной власти; она провозгласила идею войны до победного конца, она создала культ армии и первенство ее интересов. Напротив, старая, историческая власть, пошла вразрез с историческими традициями.

Она поставила свои частные интересы выше интересов целого, деморализовала власть, дезорганизовала страну, ослабляла армию, вела нацию к внешнему позору.

И старая власть была сметена национальным порывом той самой «Великой России», идею которой она нагло попирала.

На этот  раз идеи демократии слились со стремлением нации к государственности и в этом объединении приобрели несокрушимую силу, поэтому демократическая революция во имя патриотизма потребовала от господствующих классов активной помощи или по крайней мере пассивного невмешательства. В этом патриотическом характере революции, в ее государственности — причина максимального успеха при минимальных жертвах.

Подобная антитеза, самая легкость государственного переворота, пугает многих. Кажется, что так легко приобретенное может быть также легко и потеряно.

Но у демократии также есть средство закрепить революцию. Для этого надо одно: надо не сходить с того пути государственности, на который она встала, надо продолжать подчинять свои интересы интересам целого; надо создавать собственную власть, уметь ей подчинятся, надо помнить, что у нас теперь нечто большее, чем ответственное министерство, — у нас ответственный народ.

Пока мы будем стоять на этой почве, дело революции несокрушимо, как дело самой государственности.

Никто более демократии, получившей власть в свои руки и  призванной путем четырехчленной формулы избирательного права осуществить эту власть, — никто более демократии не заинтересован в организации страны и в силе власти.

Фактически мы живем теперь при республиканском правлении. Таким образом, если власть будет организована, если дисциплина в войсках — поддержана, если проблема продовольствия — разрешена; если экономическая жизнь — восстановлена, — эта будет такая пропаганда республиканских идей, перед которой померкнет все, что можно сказать и написать в их защиту.

Поэтому именно республиканцы более всего заинтересованы в создании сильной власти и прочного правопорядка.

Напротив, если мы, демократия, свои интересы отделим от интересов государственности, если мы поставим часть выше целого, если патриотизм в лучшем значении этого слова перестанет быть лейтмотивом революции, — армия расколется, реакционные элементы поднимут голову, и мы бросим страну во все ужасы сначала анархии, а потом реакции.

И это тогда, когда враг уже занес удар и готов наступать на самое сердце родины!

Если нация смела как пух историческую власть с веками налаженной организацией, с традицией, обратившейся чуть не в религию, лишь только она ясно почувствовала, что эта власть вместо того, чтобы организовать, дезорганизует страну,  тем с большей легкостью она уничтожит новый порядок, как только он встанет на тот же путь.

Вот почему мы приветствуем обращение временного правительства к армии и стране.

Создав новую власть, мы должны повиноваться за совесть н меньше, а гораздо сильнее чем повиновались старой власти за страх.

Самая неограниченная политическая свобода не исключает, а требует сильного правительства. Свобода слова властно требует дисциплины действия.

Русские ведомости. 1917. 17 марта. № 61.